Стихи об Абхазии

[malva]

Мира желаю Абхазии гордой,
Силы, свободы и блага народу.
Чистого неба, верных друзей,
Славных соседей и добрых гостей!
Все образуется, все восстановится,
Счастьем и радостью край пусть наполнится!

[malva]

Я Вас приветствую друзья!
что может быть прекрасней края,
где зарождалась жизнь моя,
жизнь в уголке Земного Рая.

Где Мама милая родная
частенько учит нас с сестрой,
как нам смотреть на жизнь с улыбкой
хоть жизнь бывала не простой.

Пусть АГУДЗЕРА не Париж,
Но в ней волнующая тишь.
В ней грусть и радость,
Миг и вечность,
Как винограда ветвь сплелись.

[malva]

Ах, Боже мой! Как хочется уехать
В тот край, где дни приятны и легки!
Там в темных рощах водятся стихи,
А горная форель - в холодных реках...

Гагра... сезон магнолий и отпусков,
Царство крылатых чаек и парусов...
Каждая девушка здесь Медея или Ассоль
Каждый юноша - Грэй или Ясон.


====
==============
====

Абхазия! Души моей утеха
Здесь дни всегда приятны и легки…
В тенистых рощах водятся стихи,
А горная форель – в холодных реках.

[malva]

В первый раз – на Кавказ, в первый раз...
Адлер – Псоу, а дальше – граница...
И уже из Афона – на Рицу
Отвезёт добродушный абхаз.

В первый раз – на Кавказ, на Кавказ,
Где невест, по легендам, воруют,
Зрелых дам без стесненья чаруют,
Не жалея заманчивых фраз.

В первый раз – на Кавказ, но – без Вас...
И в пещеры, и в горы – одною...
И одной – любоваться волною
На закате с прибрежных террас.

В первый раз – на Кавказ, в добрый час.
Чемоданы привычно пакую.
Говорят, что я сильно рискую...
Да, рискую... влюбиться в Кавказ!..

(Ника)

[ksan1977]

бурные аплодисменты!

[malva]

Интересный документальный фильм История Абхазии

Здесь: http://rutube.ru/tracks/3600443.html?v= ... 8a99c53b5f

[malva]

МОТИВЫ
Сенной запах кипарисов,
Тени жирные. Жаровня,
Время лета, песен, цвета.
Я согласен с древним греком,
Море - в пламенах веселых,
В иглах белых и осколках,
И в алмазных бликах света,
Море - точно - васильково!

Ворошится дрозд на кроне,
Верно - день вчерашний ищет
Или оду для любимой,
И - захлебывается в свисте.
Розы млеют и дымятся,
И творит кентавр мудрый,
Высекая в скалах глыбы,
Дом усопших.
Море - молоко и пена.

Я пришел, потрогал море.
Море - теплое, большое,
Ходит море - точит берег,
Ароматы источая,
И катает, забавляясь - камни.
Дельфин прыгает из моря,
Весь лоснясь и кувыркаясь,
И трещат цикады мая
Оглушительно и резко.

Всходит гордою царицей
В колесницу Навзикая.
Блещет в снах Ясона, в соснах,
В изумрудной роще дальней
На краю Кавказа - шкура
Ослепительно и нежно.



Горец на охоте дальней
Вверх идет по следу зверя,
Ночью он в кругу собратьев
С дичью у звезды садится.
…Бабочки к цветам припали,
И орлы парят в вершинах.

Шлют эпистолы друг другу
Президенты полушарий,
Скрип компьютерный стоит
В телетайпах - телефаксах.
Телеграмма из Эдема…

Осень. На горах далеких
Снег идет и свет роняет.
Уора! Сколько до рассвета?
Время? Вечность?
До конца блокады? Света?
Воин? И Смут? И Человека?
Долго ли летит комета?
Лето? Лету? Час? Мгновенье?

Горцы, с Родиной прощаясь,
Горсть земли вшивают в шрамы.
В чреве Матери, согнувшись,
Как в намазе - мусульманин,
Сын Адама…

ТАУЗ ИСС

[malva]

Константин Паустовский
ГДЕ НАШЛИ ЗОЛОТОЕ РУНО
(Абхазия)
1928 г.

Я впервые увидел эту страну в феврале.

Песок по берегам горных рек сверкал от крупинок золота. Белый город Сухум был осыпан желтой пылью мимоз, земля на базарах лиловела от пролитого вина, неумолимое солнце подымалось из-за Клухорского перевала, где горели льды, чернели буковые леса и спали в скалах жирные серебряные руды. Запах апельсинов смешивался с запахом жареных каштанов, красные флаги шумели от южного ветра в тропических зарослях садов, дикие всадники, гортанно крича, бешено скакали по каменным дорогам. Стенами падал теплый ливень, и душистый дым местного табака лениво сочился из окон духанов.

А в это время в ста верстах к северу и к югу море было белое от метели и обезумевший норд-ост гремел над палубами ржавых пароходов.

Это было в Абхазии, в самой маленькой из советских республик, в тропической Абхазии, богатой, щедрой и сонной.

Пароход идет вдоль берегов этой страны всего пять-шесть часов. Автомобиль пересекает ее еще быстрее.

С севера, востока и юга стоят горы, они недоступны и непроходимы. Через Главный хребет есть только два перевала - Нахарский и Клухорский. Через Нахарский идут те, кому жизнь не нужна. Через Клухор переходят только в июле, когда стают снега, но переходят лишь те, кому жизнь нужна наполовину.

Переходят карачаевцы -- жители Карачаево-Черкесской республики, лежащей по ту сторону гор. Они идут и гонят перед собой стада -- продавать абхазцам или менять на табак. Сваны нападают на них, и редкий переход не оканчивается жестокой перестрелкой на склонах Клухора. Почти всегда сваны угоняют половину скота, унося на бурках раненых, и слава этих набегов до сих пор гремит по всей стране от Пицунды до Самурзакани, где особенно сильно бродит дух рыцарства и своеволия.

Горы Абхазии, вглубь от побережья, непроходимы. Они покрыты густыми, девственными, перевитыми густой тканью лиан буковыми лесами, лесами из красного дерева, крушиной, самшитом, зарослями, в которых прячутся шакалы и черные кавказские медведи. Весной медвежат на сухумском базаре продают по три рубля (без торга).

Ледяная цепь Главного хребта видна в ясные дни с сухумского рейда. Синие глетчеры тянутся на десятки верст, и странные названия гор вызывают недоумение и любопытство - Марух, Схопач, Клухор, Нахар, Агыш, Апианча, Адагуа. Многие названия звучат по-итальянски. Недаром в лесах Абхазии, в гуще зарослей, где сумрак зеленеет от листвы и пахнет столетней прелью, вы увидите белые гигантские, заросшие дикой азалией римские маяки, развалины веселых некогда и пышных римских и греческих городов. Вы найдете только тогда, когда дотронетесь до них рукой, так сильно они заросли кустарниками и травами. Столетние буки растут из мраморных генуэзских цистерн, и шакалы спят на мшистых плитах, где четко и грозно темнеют латинские надписи.

Здесь лежал первый великий путь в Индию. Сюда, в эту пламенную Колхиду, приезжал Одиссей, за золотым руном.

На юге к стране вплотную подходит море -- индиговое и густое, рассеченное у берегов широкими струями бесчисленных горных рек. Эти реки ворочают, как пробки, пудовые камни и в период таяния снегов рвут, как солому, мосты, ревут, как десятки курьерских поездов, и выносят в море трупы буйволов и вековые деревья.

Но, кроме трупов буйволов, они выносят золотой песок и стаи голубой, пятнистой форели.

Богатство Абхазии -- в горах. Серебряно-свинцовые руды, каменный уголь, золото, мощные лесные массивы, медь, железо, бурные реки, энергия которых могла бы, преображенная в динамо-машины, залить ослепительным светом весь Кавказ, все это ждет дорог и армий рабочих, девственное, нетронутое и неисследованное.

Море у берегов Абхазии глубоко и на глубине отравлено сернистыми газами. Лишь на отмелях кипит жизнь, но богатство этих отмелей поразительно.

Вблизи Гудаут есть устричные банки, и гудаутские устрицы считаются лучшими в Европе. Но этих устриц пока никто не ловит.

Пицундская бухта кишит дельфинами. Каждую весну в Пицунду приходят из Трапезунда и Синопа десятки синих и белых турецких фелюг. Турки бьют дельфинов из старых винтовок, -- жир идет на мыловаренные заводы, а балык коптят над кострами. Дым этих костров застилает берега сухумской бухты весь февраль и март.

Во время империалистической войны у берегов Сухума и Нового Афона побило много транспортов с ценным грузом, на дне образовался целый город кораблей. И до сих пор еще море выбрасывает гнилые ящики, части машин, окаменевшие бочки с цементом и разбухшие, как губки, мессинские апельсины.

Абхазский крестьянин снимает в год два урожая. Земля родит сама, без удобрения, без поливки, без бороньбы. Надо только слегка поцарапать ее прадедовской сохой и бросить семя. Проделав все это, абхазский крестьянин скрывается в недра духанов, где дни и ночи щелкает в нарды, с азартом и горечью неудачного игрока.

Абхазия богата вином: качичем - черным и терпким, амлаху - светлым, как сок лимона, и удивительной маджаркой, которая бродит в желудке и создает опьянение на двадцать четыре часа.

Лиловые винные бочки скрипят на арбах и тянутся к Сухуму, туда же всадники везут у седел старые бурдюки. Винный запах пропитал деревни и города этой страны так густо и крепко, что его не может выжечь солнце и не могут смыть февральские ливни.

Но главное богатство Абхазии - табаки, в особенности «самсун» - крепкий, красный, пряный табак, известный и в Японии, и в Турции, и в странах западной Европы. Весь вывоз этой страны покоится на табаках. Улицы Сухума вблизи порта пропитаны запахом спрессованных табачных листьев, которые грузят на иностранные пароходы из просторных и сухих табачных складов.

Сухумский табак так крепок и так душист, что курить его без примеси более легких и более простых табаков очень трудно. Его подмешивают к самым плохим табакам, и они преображаются, вкус их становится благороден, и горло курильщика не сжимает судорога удушья.

Табачные плантации сплошными коврами покрывают веселые склоны абхазских долин. Табак разводят главным образом греки, пришлое население, замкнутое и трудолюбивое,- не в пример экспансивным грекам из Керчи и Таганрога.

В горах Абхазии растет самшит - кавказская пальма. Он вовсе не похож на пальму. Это - низкий корявый кустарник с мелкими глянцевитыми листьями. Чтобы достигнуть высоты человеческого роста, самшит тратит не меньше ста лет. Но у самшита есть одно необычайное свойство - это самая твердая порода древесины, он тверд, почти как металл. Из самшита можно делать части машин.

О самшите не знали. Лишь недавно обратили внимание на это изумительное дерево, и теперь из него начали впервые изготовлять челноки для ткацких машин. Будущее самшита - громадно.

Горцы расскажут вам необычайные истории о том, как люди, срывавшиеся в пропасть, спасались, уцепившись за крошечный, в четверть аршина высотой, кустик самшита, ибо самшит не только тверд, но и с чрезвычайной силой держится корнями за расселины скал.

Абхазия могла бы сеять пшеницу. Но испокон веков, от прадедов абхазский крестьянин унаследовал кукурузу - самую неприхотливую и не боящуюся засух. Абхазская деревня питается ярко-желтым, как цвет канарейки, кукурузным хлебом. В горах приходится идти версты и версты в высоких кукурузных полях, где голова кружится от духоты, от запаха кукурузной пыли и по ночам прячутся и хохочут шакалы.

Маисовый хлеб, горный овечий сыр, спрессованный, как гигантские колеса, кислое вино и мацони - вот пища абхазского крестьянина.

Сухумский базар всегда завален фруктами. Зимой мандаринами, каштанами, хурмой, апельсинами, кисловатыми и прекрасными гранатами, декоративными цитронами. Запах каленых орехов (фундуков) преследует вас на каждом шагу. Печи топят ореховой скорлупой, пищу в базарных духанах готовят на ореховом масле.

Осенью горы лилового и матово-зеленого винограда тонут в горах желтых персиков, раздражающе сочных и душистых, как душист вообще весь сухумским воздух. IПампанские яблони эстонских колоний под Сухумом шипят и пенятся, когда их надкусываешь, как донское шампанское. Алыча желтеет, как воск, и сливы так же сладки, сахаристы и сочны, как абрикосы и шелковица.

Зеленую алычу (особый сорт сливы) очищают от косточек, прессуют и продают в виде черной широкой кожи. Алыча - это абхазский уксус. Ее кладут как приправу во все восточные блюда.

Вокруг Ново-Афонского монастыря (теперь Псхырцха) тянутся обширные оливковые сады с серой листвой - сады единственные в СССР.

В Абхазии субтропический климат, поэтому район Сухума - единственное место, где легко можно разводить редкие лекарственные растения и травы. Сейчас (правда, в небольшом количестве) в Сухуме уже вырабатывают некоторые лекарственные препараты: лавровишневый экстракт, эвкалиптовое масло, камфору. В этой области у Абхазии большое будущее.

В Абхазии субтропический климат. Когда зимой подходишь к ее берегам на пароходе, с суши доносятся запахи, напоминающие тропики, запахи камфоры, мимоз, каких-то не наших цветов. Снег бывает как величайшая редкость и тает на лету. Мороз и снег здесь заменяет период дождей.

Где тропики - там лихорадка. Сухумская лихорадка не так жестока, как батумская, но все же она треплет приезжих. От нее и от зноя бегут в Цебельду, в горы, где прохладно и где каждую ночь шумят ливни.

Население Абхазии пестро и многоязычно. Помимо абхазцев - народа, не имеющего ничего общего ни в языке, ни по культуре с остальными народами Кавказа, - в Абхазии живут грузины , мингрелы , сваны, грека, армяне, эстонцы, русские, самурзаканцы, шапсуги и, наконец, чистые потомки крестоносцев, возвращавшихся в Европу из Трапезунда и осевших на берегах Колхиды.

Поэтому и сейчас на сухумском базаре, рядом с водоносами и ишаками, вы можете увидеть горцев со светлыми волосами и очень тонкими, правильными профилями флорентийцев. Это - действительно флорентийцы, несколько веков тому назад покинувшие свою родину. Они живут замкнуто, обособленно, но их деревня так же, как и все соседние, окружена, кукурузниками и табаком.

Абхазский язык труден. Выучить его невозможно, он имеет множество звуков, которых не в состоянии произнести горло европейца. Нужно с младенческих лет слышать его, чтобы осилить эту бездну свистящих, гортанных и клекочущих звуков.

У абхазцев не было своей письменности. Только недавно, вместе с советизацией страны, была создана письменность и появились первые брошюры и листовки на абхазском языке.

Быт страны сложен и своеобразен. Кровавая месть и гостеприимство - вот основа этого быта. Крованая месть становится все реже и реже с тех пор, как Советская власть стала сурово и беспощадно карать горцев за этот дикий обычай, опустошающий аулы, превращающий в военные лагери целые районы и делающий непроезжими самые оживленные дороги. Советы стариков творят суды под священным деревом; путник, перешагнувший порог своего злейшего врага, может быть спокоен, как у себя дома; на заборах торчат лошадиные черепа от злого духа; свадьбы празднуют неделями; считается грехом пить молоко, не разбавленное водой. Таких обычаев много. У каждой страны есть свои странности.

Советский строй в Абхазии приобрел колорит этой страны. Заседания сельсоветов проходят под священным дубом, все члены сельсовета сидят верхом на поджарых лошадях, с коней говорят, с коней голосуют, подымая вверх руки со старинными нагайками.

История этой страны - история непрестанной, тяжелой, нечеловечески упорной борьбы за каждую пядь гор, за каждый камень с армиями русских генералов, с «урусами», которые несли тогда не национальную свободу и возрождение, а рабство и пренебрежение к этим гордым, молчаливым горцам, полным сурового достоинства и необычной деликатности.

В заключение я приведу здесь отрывок из дневника писателя и знатока Абхазии - Нелидова, имя которого неизвестно и рукописи не опубликованы из-за чрезмерной скромности автора:

«Утро пришло прозрачное и очень тонкое, купая в море красные рыбачьи паруса. На шхунах турки кипятили кофе в медных кастрюльках. Качались дубовые кили, и, как персидская майолика, на бронзовых горах бледным пурпуром цвели олеандры.

В солнечный дым садов я спустился из своей комнаты , словно вошел внутрь жемчуга.

Начиналась осень. Мучила лихорадка, карантинный врач сказал мне, что надо на неделю уйти из Сухума к Главному хребту, в область прохладных альпийских пастбищ.

Я нашел попутчика - циркового борца-профессионала, громадного и добродушного. Он знал все перевальные тропы, и идти с ним было легко и спокойно.

Шли мы три дня. В кукурузных полях за Мерхеулами мы обливались потом от невыносимой духоты, следя, как над Апианчей курились пепельные облака. Мы попали в безвыходный лабиринт диких гор и медленно подымались по незаметным тропкам, слушая, как в заросших орешником пропастях шумят монотонные реки.

Буковые леса стояли по склонам сумрачными колоннадами, пахло грибною прелью и медвежьими тропами, далеко срывались протяжные обвалы. Изредка над головой проносились со свистом коршуны и прятались по норам бурые лисицы.

На третий день в прорезы черных гор сверкнул синим льдом изломанный и мертвый Главный хребет.

На четвертый день с перевала он открылся весь. Горец, увешанный пулеметными лентами, с винтовкой за плечами, встретившийся нам на перевале, показал на высоко взметенный в небо зазубренный массив, покрытый ледниками, и сказал:
- Марух.
Было в этом слове что-то древнее, простое и страшное.

Горы горели торжественным изломом льда в похолодевшем от глетчеров небе. В необъятной первобытной тишине был слышен шорох осыпавшегося щебня. В ущельях дымились облака. Мы спустились к озеру. Сначала шли по зарубкам в лесу, цепляясь за мшистые камни, потом сползали, держась за канат.

На озере было солнечно и жарко. Отвесные берега, белые от известковых слоев, отражались в молочно-зеленой воде. Борец развел громадный костер, чтобы не набежали медведи: "Не разведешь костра - набегут со всех гор и будут ходить следом, выпрашивать по кусочку чурека".

На озере мы пробыли пять дней.

Все пять дней напролет около пещеры , где мы жили, весело гудел в небо костер из сухого красного дерева. По ночам мы вставали, подкладывали сучья и швыряли головешками в наглых шакалов. Быстрыми тенями они носились вокруг пещеры.

В первую же ночь они украли из-под головы борца кусок сыру. А последние четыре ночи они собирались громадными стаями на скалах и выли, нюхая горький дым костра.

Медведи бродили подальше, с опаской, выворачивали в лесу гнилые пни и устраивали по обрывам раскатистые обвалы.

Целыми днями мы ловили форелей, купались в ледяной воде, спали на белых скалах у берега, слепли от блеска озера и охотились за водяными курочками. Форель была жирная, старая и рвала лески.

В нерушимой, соборной торжественности гор, в ледяных ночах, падавших на озеро ослепительной звездной картой, была какая-то предмирная, едва улавливаемая сознанием тишина.

А вечерами лиловый, отлитый из меди, курясь багровыми туманами, загорался Марух, кровавыми мазками ложась на наши лица. Потом он гас, и только свет костра метался по мускулистым, кофейным щекам борца, курившего горькую трубку.

Мы уходили с озера после обильного ветреного дождя. Мох и глина налипали на ноги, и было трудно идти. Среди обширных, дымящихся дождями долин и лесистых цепей синими колодцами плыло далекое небо.

Ночевали мы в гулкой, пустой школе. В сумерках шел белый широкий ливень. Я до сих пор помню чувство горной, спокойной и сладкой тоски, когда я ночью просыпался и слушал торжественные раскаты грома в ущельях Агыша" .

Такова Абхазия. Конечно, нельзя рассказать об этой стране в двухстах строках. Ее надо видеть, ибо ее богатство и красота вскрываются на месте, когда вы попадете в эти щедрые края, омытые теплым морем - одним из прекраснейших морей мира.

По изд. К.Паустовский "Муза дальних странствий", "Советская Россия" М., 1988

[malva]

Легенда о происхождении абхаз

Откуда пришли они, никто уже не помнит, разве что самые древние старики... Давным-давно, в незапамятные времена, жили абхазы в далеком краю Мысыр - теперь его называют Египет. Там жили люди белые, а рядом, в Абассии,- черные. Были у них свои цари, и долгое время пребывали они в мире. А чтобы мир тот был прочен и нерушим, отдавали они своих сыновей на воспитание друг другу. У белых людей во дворце рос наследник черного царя, а у черных - наследник царя абхазского.

Однажды отлучился абхазский царь из своей столицы: призвали его дела на самый край царства, к горькому морю. И случилась без него беда. Черный царевич играл в саду со своими сверстниками. Ненароком толкнули его, упал он в куст роз на острые шипы и выколол себе глаза. Ослеп черный царевич!

В страхе собрался народ, стали думать, судить да рядить. Как сказать своему царю о беде, когда он вернется? Что будет, когда черный царь узнает о страшном несчастье, постигшем сына? Страшились абхазы за свою судьбу, ибо знали: жесток у черных людей закон - око за око, зуб за зуб. И боялись они не зря.

Узнал черный царь, что сын его ослеп, и повелел ослепить абхазского царевича. И началась война. Черных воинов было, что саранчи в пустыне, абхазских ж - совсем мало. Храбро бились они, лучших бойцов теряли, но не могли остановить врага. Вот уже царь и все люди царского рода погибли. Вот уже совсем не осталось абхазов. И тогда обратился к народу мудрый столетний старик.
- Люди! - сказал он. - Приснился мне вещий сон. Будто стоим мы все тут и ждем чего-то. А с юга, с высокой горы, низвергается черный потоп. Многих большая вода захлестнула, многие утонули. Тогда вдруг явилась мне покойная бабушка Хапашава. Протянула, нам свой платок и повела за собой на север. Кто пошел за ней - спасся, кто остался - погиб. Слушайте, люди! Надо бежать на север!

Собрались абхазы и пошли на север - через пустыни безводные и горы бесплодные. Шли день и ночь, устали, проголодались, истомились от жажды. И вот остановились они у подножия гор, сплошь покрытых лесами.

Ночью разбудил абхазов далекий грохот. Заволновались люди. Начали спрашивать друг друга: «Кто это гонится за нами с юга? Какой еще ждать беды?»
И тогда неведомо откуда из ночной темноты вышла дряхлая, седая старушка, точь-в-точь покойная бабушка Хапашава. Вздохнула она тяжело и промолвила:
- Гонится за вами пророк черных людей Хазара-таалы. Мчится он на колеснице, запряженной арашем Дулдулом. А видом этот араш подобен жирафу, но голова у него ослиная, а копыта железные. Скоро он будет здесь, и вам от него не уйти. Всех потопчет свирепый араш Дулдул!
Заплакали люди, заметались от горя. И тогда сказала им старушка:
- Утрите слезы, есть еще надежда. Дайте мне сито, муки самой белой и соли!

Принесли ей все, что она просила. Просеяла старушка муку и соль, замесила круто и испекла на углях большой плоский хлеб. Заклубилась пыль с юга, налетел из пустыни пророк Хазаратаалы на своей колеснице. Страшен был его конь-араш Дулдул! Искры летели из-под его железных копыт.

Но тут вышла вперед старушка и положила перед Дулдулом абхазский хлеб с солью - апсуа рчеп-жика. И остановился передним араш Дулдул как вкопанный.
Не мог понять Хазаратаалы, почему не скачет Дулдул на врагов, почему не топчет их железными копытами. Замахал мечом, закричал, начал понукать араша. А Дулдул ни с места. Тогда соскочил пророк Хазаратаалы с колесницы и увидел перед собой апсуа рчен-жика. По законам предков не мог он переступить через хлеб-соль и вложил меч в ножны.

Долго уговаривал Хазаратаалы абхазов покориться и вернуться в Мысыр, обещал им пощаду, если заплатят выкуп за кровь. Но ответили ему абхазы:
- Мы выкуп свой кровью уже заплатили и назад не вернемся.

Повернулся тогда Хазаратаалы к беглецам спиной и ускакал на своем араше в пустыню.
А люди пошли Дальше на север. Добрались они до высоких гор, дошли до большой Лыхненской поляны, окруженной дремучим лесом. И тут остановились.
От этих людей и ведут счет своим поколениям нынешние абхазы. Но не все беглецы остались здесь, другие двинулись дальше и осели на реке Кубани, от них пошли абазины.
Так ли это было или не так - никто не знает, только до сих пор чтят люди Апсны священный закон хлеба-соли. И не преступают его никогда.

***
Об этногенезе абхазов существовало много разнообразных версий. Одни из них навеяны народной фантазией, другие основывались на научных гипотезах. Наиболее известны - эфиопо-египетская, северокавказская и малоазиатская. В публикуемой легенде нашла отражение эфиопо-египетская версия этногенеза, согласно которой предки абхазов якобы переселились «из страны Египет». Наиболее вероятной версией, которая нашла признание у большинства ученых, является теория этнической автохтонности: абхазы не были пришельцами, а составляли коренное население исторической Колхиды.

Публикуется по "Мифы и легенды Абхазии"

[malva]

Легенды о Рице

Высоко в горах, на высоте 926 метров. над уровнем моря, среди лесов и скал Западных отрогов Главного Кавказского хребта лежит горное озеро Рица (длина озера - 2 500 м., ширина - 870 м., глубина - около 130 м.). Тысячи отдыхающих и туристов со всего мира, которые путешествуют по Черноморскому побережью Кавказа, стремятся к его берегам. Никто не обойдет это чудесное творение природы неописуемой красоты. О местонахождении озера высоко в горах люди знали с давних времен и придумывали легенды, в которых прямо или косвенно указывалось на то, что озеро Рица образовалось за счет резких изменений земной коры.

Когда-то на том месте, где лежит озеро Рица, была долина, по которой протекала широкая, плавная река. Она несла свои воды к морю и была так спокойна, что даже ребенок мог безбоязненно в ней купаться.
По берегам реки раскинулись сочные пастбища, на которых пасла стадо молодая девушка Рица. Она была так красива, что с цветом ее губ не могли соперничать даже пунцовые горные тюльпаны, море не могло затмить голубизну и блеск ее глаз, а снега на вершинах гор казались черными по сравнению с белизной ее лица. Ее косы были похожи на длинных извивающихся змей, черных как агат.

У Рицы было три брата: старший – Агепста, средний – Ацетук и младший – Пшегишха. Братья целыми днями бродили в горах и охотились на быстроногих джейранов. Вечером они возвращались к Рице и садились у костра, сеявшего яркие искры в ночное небо. Рица жарила мясо, а братья пели песни. Горы слушали эти песни и, засыпая, кутались в густой туман.

Однажды братья простились с сестрой и отправились далеко в горы на охоту. Прошел жаркий день, горы окрасились багрянцем заката, а братья не возвращались. Рица долго ждала их, потом собрала стадо у реки и, не зажигая костер, легла на берегу. Она смотрела на первые звезды, звезды смотрели на нее и весело сияли ей лучезарными глазами.
Радостью наполнилось сердце Рицы. Закрыла она глаза и запела песню. Голос ее лился так плавно и красиво, был исполнен такого обаяния, что ночные птицы перестали перекликаться и ручьи остановили свой бег. Вся природа замерла и внимала голосу Рицы.

Услышали эту песню два лесных разбойника – братья Гега и Юпшара. И сказал Гега:
- Брат мой, Юпшара! Поезжай и узнай, кто так поет в долине? У кого такой чарующий голос?
Хлестнул коня Юпшара и помчался, не разбирая дороги, в ту сторону, откуда доносилась песня Рицы. Остановил он коня у обрыва и увидел девушку неземной красоты, лежавшую на речном берегу. Оцепенел Юпшара, плененный ее красотой. Никогда еще не встречал он такой красавицы. Звериная страсть вспыхнула в злом его сердце.
Он бросился к Рице и схватил ее в объятия. Рица стала взывать о помощи и забилась в его руках.

Увидел это горный сокол. Расправив крылья, он стрелой полетел к братьям Рицы и поведал им о том, что грозит их сестре. Гнев запылал в сердцах братьев, они помчались стремглав, надеясь выручить сестру.

Но, было уже поздно… Юпшара, не выпускал Рицу из объятий. Тогда Пшегишха поднял свой богатырский щит и метнул его в насильника, да промахнулся,- щит упал поперек реки и запрудил течение. Вода хлынула на берег.
Рица увидела, что, у ее ног разливается огромное озеро. Тоска наполнила ее сердце. Не смогла девушка перенести позора, горестно вскрикнула и бросилась в озеро…

Насильник Юпшара обратился в бегство. Братья Рицы кинулись в погоню за ним и настигли. Агепста схватил его могучей рукой и швырнул в озеро. Но закипела вода, перебросила Юпшару через щит Пшегишхи и понесла в море стремительными волнами. Тщетно цеплялся Юпшара за склоненные у берегов кусты, вырывая их с корнями. Не смог спасти его и Гега, бежавший вслед за ним по берегу.

А три брата Рицы, охваченные горем, окаменели, превратились в высокие горы. Стоят они и до сих пор над прозрачной, глубокой водой озера, охраняя вечный сон прекрасной Рицы.
Из книги "Абхазские легенды"

[malva]

Существует и другая версия легенды об озере Рица, в которой говорится, что в далеком прошлом на том месте, где сейчас озеро, жило абхазское племя. Представители этого племени занимались скотоводством, пчеловодством, охотой и славились своим гостеприимством. Но среди этих людей поселился дьявол и сеял вражду и недоверие между ними. Пророк узнал обо всем, что происходило в этом селе, и он пришел туда под видом простого человека. Никто в селе не пригласил к себе в гости пророка, кроме одной бедной старушки. Но у старушки не было еды, чтобы предложить гостю; одни только камни варились в её котле, чтобы успокоить голодных внуков. Увидев это, гость попросил старушку достать из котла камни, и превратил их все в галушки. Уходя из дома, пророк сказал: «Я ухожу. Меня больше никогда не увидите. Спать тебе сегодня запрещаю. И как только услышишь среди ночи шум реки, за которым последуют бури, гром, молния, землетрясение, сейчас же выводи детей из дома и отправляйся по освещенной тропинке. Иди прямо и дорожка приведет тебя туда, где вы сможете поселиться и выжить". Старушка сделала так, как велел пророк. Увидев огромное озеро на том месте, где находилось её село, она закричала в удивлении: "Рыцха!" - абхазское слово, которое означает - "жалкие, несчастные".
Старушка со своими внуками спустилась с горы к берегу моря и поселилась там. Вырастила старушка своих внуков; научила их гостеприимству, взаимному уважению и трудолюбию.
Публикуется по "Абхазия в легендах", сост. Л.Белярова. Сочи, 2008.

[malva]

Легенда о возвращении огня

В давние-давние времена, когда земли Абхазии были сплошь покрыты густым лесом, а горы зеленели под лучами жаркого солнца, жили здесь прекрасные, сильные люди. Жили дружно и весело. Природа щедро дарила им плоды и мясо диких зверей. Чистые реки несли этим людям прохладные воды... Словом, беззаботно жили они, ибо им не стоило большого труда добыть себе пищу или найти кров: краем изобилия была тогда Абхазия. И единственное, чем дорожили эти люди, что оберегали пуще глаза своего,- это огонь, который горел уже сотни лет на вершине холма.

Люди не давали ему погаснуть, ибо жило среди них поверье: не будет огня - не будет у них счастливой жизни. Но однажды случилось так, что ливень погасил вечное пламя. Не уберег его нерадивый соплеменник. Люди пришли на холм и с ужасом увидели, что вместо жаркого пламени в священном очаге курился жалкий дымок. И начался тогда среди людей великий плач. Очаг угас навсегда.

А люди? Они по-прежнему предавались плачу и стенаниям, ибо свято верили в предсказание своих пращуров. Тогда встал самый старый и многоопытный из них и спросил людей, не ведает ли кто секрета добычи огня. Ответом ему было молчание.

- Тогда погибать нам,- промолвил старик.- А не найдется ли средь нас смельчака, который достал бы с неба кусочек раскаленного солнца? Люди в недоумении поглядывали друг на друга.
- Нет, такого не найти между нами, не найти, - шептали они.

Но вдруг толпа зашевелилась, раздалась, и на середину вышел очень красивый юноша.
- Это Амра... Его зовут Амра,- заговорили вокруг. Они хорошо знали Амру. Юноша был воплощением красоты и смелости.
- Я достану кусочек солнца! - сказал он твердо. - Мы, однажды потерявшие огонь, можем вновь обрести его. Но кусочек солнца - не слишком ли это много для маленького народа?
- Нет, нет! - закричали люди.- Возьми, Амра, наши руки в помощь себе, только добудь для нас скорее обещанное.
- Хорошо,- сказал юноша.

Три дня и три ночи народ под руководством Амры делал гигантский лук. Высотой этот лук был в сотни и сотни локтей. А тетиву для него свили из жил тысячи быков. Наконец по истечении третьей ночи люди подняли гигантский лук со стрелою на вершину самой высокой горы - Эрцаху.

А солнце к тому времени уже стояло в зените.
Тысячи людей натянули тетиву. Амра тщательно прицелился. И совершилось чудо: стрела угодила прямо в центр солнца. Солнце затрепетало от боли, уронив слезинку. Очень скоро слезинка достигла земли, и жарко вспыхнул тысячелетний лес. Дымом были устланы три месяца долины нашей земли. Огня было много, но исчезли леса, живьем сгорела дичь, и обмелели реки.

- Ты вернул нам огонь, по ты лишил нас пищи, - упрекали люди Амру. - Теперь не жить нам безбедно. Уходи от нас, юноша, принесший несчастье.
- Хорошо,- сказал Амра,- я уйду. И пусть печаль, поселившаяся в ваших сердцах, исчезнет вместе со мной.

Сказал так Амра и вмиг превратился в солнечный луч, который заиграл на лице ребенка. С тех пор обильно растут леса на нашей земле только в предгорьях. Но зато тучна и плодородна земля у подножия гор. И произрастают тут разные плоды, и живется счастливо людям под солнцем, которое по-абхазски зовется Амра.

***
Амра - древнеабхазское языческое божество солнца.
Легенда принадлежит к наиболее древнему пласту абхазского народнопоэтического творчества.

Публикуется по "Мифы и легенды Абхазии"

[malva]

Апсны – страна души, страна гостеприимства.
Бесстрашен наш народ и в нас сильно единство.
Коль ты пришел с добром, то будешь нашим братом,
А если зло принес, услышишь звон булата.
Храним страну от бед. Закон не нарушаем.
Гостей в свой дом зовем. От всей души встречаем!

[malva]

ТКВАРЧЕЛЬСКИЙ ДОЖДЬ

Дождь дождь, дождь — песня без слов
стучит по вершинам горным,
стучит по черным крышам домов,
как будто по клавишам черным.

Такого не видела синяя Бзыбь...
А дождь продолжает литься,
и небо похоже на черную зыбь
или на жатый ситец.

Такого дождя
не видела я
ни в Гаграх
и ни в Сухуми.
В Ткварчели каждая капля дождя —
минута моих раздумий.

И нету предела раздумьям моим,—
стоит дождевая завеса.

Сквозь дождь
тяжело пробивается дым,
рождаемый в трубах ГРЭСа.

Покрашены черным
все крыши подряд,
и стены
и листья даже.
Ткварчели!
Ткварчели углем богат
и, стало быть, копотью также.

На Бзыбь не похожа Галидзга,
она черна, как ткварчельский уголь,
идет, как буйвол, ее волна,
а дождь не идет на убыль,
сквозь копоть идет, оставляя след
черный, как в шахтах щели,
и каждая крыша здесь — документ
о том, что Ткварчели — Ткварчели.

Неважно, приезжий ты или гость,
но поневоле скоро
в гулкий и черный ткварчельский дождь
станешь похож на шахтера.

Прекрасен Ткварчели, умытый дождем!
Но, женщины из Ткварчели,
как управляетесь вы с бельем,
со стиркой трижды в неделю?

От вас я не слышала до сих пор
ни жалобы и ни вздоха,
но в долгу перед вами
все женщины гор
и, может, сама эпоха.

А дождь хлопотать продолжает: лить,
по крышам усердно хлопать.
Решил, о Ткварчели,
с тебя он смыть
всю пыль от угля и копоть.
Дождь, дождь затеял дела —
наивен он в самом деле!
Ведь если отмоет тебя добела,
какой же тогда ты Ткварчели?!
Нелли Тарба

[malva]

АФОНСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Фрески, фрески — до потолков...
Фрески — лики святых и богов...
Яркой краской в кельях пестря,
вьется роспись монастыря,
то сочно-коврово растет из стены,
то в каменном своде — синь вышины,
то озером тихим, прозрачным до дна.
кажется купола голубизна.
Голубизна со стен расписных
являет лики богов и святых,
и без священника крестит тебя,
и без священника святит тебя.
Фрески... фрески... Нет им числа —
то огромность чела, а то кротость чела.
В назиданье небу, в назиданье земле
Иисус Христос поник на стволе.
Христос, Христос, тяжелее, чем медь,
до каких тебе пор на распятье неметь?
До каких же пор будет падать чело?
Не повезло тебе, не повезло ...
Святая Мария со дна потолка
плывет, светлоока, добра и строга.
Святую Марию увидел бог.
Он, даже распятый, глядит в потолок.
Он выше Марии, он выше других
из фресок к нему обращенных святых.
Он — выше.
Кому ж поклонился сам бог?
Иль над властью господней есть выше порог?
Кому ж поклонился он в звездной тиши?
Иль душа есть выше божьей души?
Или, может, у бога есть тоже бог?
Нет, земля одного ввела в свой чертог
и веками кланялась только ему,
ему одному, ему одному...
Но стойте! Вот чудо еще из чудес —
длинноухий мул глядит с небес,
озирается недовольный мул,
как будто бы все здесь
должны ему,
как будто бы поминальной порцией он
в священном храме был обойден.
Жалким взором мул провожает их,
тех, кто слева и справа, в обличьях святых,
кто мимо него прошагал в пустоту.
Мул из фрески глядит, одинок и сутул,—
тот — чужой, и этот святой — чужой...
Что их лица? И кто знаком с их душой?
Нет, не причастен из них ни один
той земле, где ты вырос, монастырь-исполин,
той земле, где ты краски для фресок обрел,
той земле, в чью историю ты вошел.
Ведь ни этот лик, ни тот, ни другой
никого не напомнит земле дорогой,
на которой Афонский стоит монастырь.
О Афон, неужели ты пуст, как пустырь?
Ну хотя бы в одной бы келье твоей
были лики тебя окружавших людей,
тех, которым земля, где стоишь ты века,
словно мать своим детям, всегда дорога,
и священней она всех богов и святых!
Где те люди на стенах твоих расписных?
Их любовь и беда, их дорога и кров?
Неужели они — не творцы потолков
Или стен твоих вогнутых, как лепестки,
в твоих кельях, где синью сквозят потолки?
Как же мог ты унизить святой свой удел
и на что ты, возвысясь, всю жизнь глядел,
коль лица человеческого не явил?
Ты из всех, кто по этой земле ходил,
одного лишь мула в себе отразил...
Неужели мул был достойней людей?
Не пойму я росписи странной твоей!
Не могу я спокойно на это смотреть.
Что, скажи мне,— рожденье, что — жизнь,
а что — смерть?
О, мог ли ты знать на своих небесах,
как жил мой народ на семи ветрах?
На перекрестке семи дорог,
как жил он веками, знать ты не мог, —
и какие морщины слагались на лбу,
и как пытал он свою судьбу!
Тебе ли знать,
тебе ли видать,
тебе ли чувствовать,
тебе ли сказать?

О нет!
Без веры и дня жить народ мой не мог —
был у него всемогущий бог!
А богом народа была доброта,
труд его, совесть, честь, чистота.
И эта вера была велика
и жить помогала народу века.
Афонский монастырь,
Афонский монастырь,
где к сердцу народа твои мосты?
Чем хвастаешься сегодня, скажи?
Росписью стен, не раскрывшей души?
Светит купол небесный в келейной мгле...
Ты — только фреска на этой земле...

Нелли Тарба